Глава 1: Рассказ Билла

Мы высадились в Англии. Я посетил Винчестерский Собор. Растроганный, я бродил вокруг. Мое внимание привлекла надпись на старом могильном камне:

«Здесь лежит гренадер хемпширского полка,

Который встретил свою смерть,

Когда пил холодное пиво.

Хорошего солдата никогда не забудут:

Умирает ли он от пули

Или от кружки»

Зловещее предостережение, к которому я не прислушался.

Двадцатидвухлетним ветераном войны я, наконец, отправился домой. Я воображал себя лидером: ведь разве не вручили мне солдаты моей батареи памятный подарок в знак благодарности? Мой талант руководителя, как я воображал, поставит меня во главе крупных предприятий, которыми я буду управлять с абсолютной уверенностью.

Я поступил в вечернюю школу и получил должность следователя в страховой компании. Стремление к успеху присутствовало. Я докажу миру свою значимость. Моя работа привела меня на Уолл-Стрит, и понемногу я заинтересовался рынком. Многие люди теряли деньги, но некоторые становились очень богатыми. Почему не я? Я изучал экономику и бизнес наряду с правом. Будучи потенциальным алкоголиком, я чуть не завалил свои юридические курсы. На одном из выпускных экзаменов я был так пьян, что не мог ни соображать, ни писать. Хотя мое пьянство еще не было продолжительным, это огорчало мою жену. У нас были долгие разговоры, когда я развеивал ее дурные предчувствия, рассказывая ей о том, что гениальные люди задумывали свои лучшие проекты в пьяном виде, и что подобным же образом создавались самые величественные построения философской мысли.

К тому времени, когда я закончил курс, я знал, что юриспруденция не для меня. Зовущий к себе вихрь Уолл-Стрита захватил меня. Моими героями были лидеры бизнеса и финансов. Из этого сплава спиртного и спекуляции я начал ковать оружие, которое однажды, подобно бумерангу, обернется и разорвет меня в клочья. Живя скромно, мы с женой скопили одну тысячу долларов. Они пошли на ценные бумаги, которые были тогда дешевыми и малоизвестными. Я правильно рассчитал, что они со временем очень возрастут в цене. Я не смог убедить своих друзей-брокеров послать меня осмотреть предприятия, но мы с женой все же решили ехать. У меня сложилось мнение, что люди теряли деньги, вложенные в ценные бумаги, потому что не знали рынка. Позднее я обнаружил и многие другие причины.

Мы оставили свою работу и поехали на мотоцикле, в коляске которого были палатки, одеяла, одежда и три огромных тома финансового справочника. Наши друзья считали, что надо созывать медкомиссию из психиатров. Может, они были и правы. Я добился некоторого успеха в спекуляции, и, таким образом, у нас появилось немного денег, хотя нам пришлось поработать и на ферме, чтобы не трогать нашего небольшого капитала. В последний раз я занимался честным физическим трудом. В течение года мы объездили всю восточную часть США. В конце года мои отчеты, отправляемые на Уолл-Стрит, обеспечили мне там должность и возможность пользоваться крупными суммами с банковского счета. Сделки с премией приносили еще больше денег, и в том году мы получили прибыль в несколько тысяч долларов.

В течение следующих нескольких лет удача бросала мне деньги и похвалы. Я добился успеха. Моим суждениям и мнениям следовали многие люди на многие дутые миллионы. Великий бум конца двадцатых годов был бурным и захватывающим. Пьянка приносила радость и начинала занимать все более важное место в моей жизни. В центре города, в местах, где играл джаз, слышался громкий говор. Каждый тратил тысячи и болтал о миллионах. Зубоскалы могли насмехаться — и черт с ними. У меня появилось множество друзей-оптимистов.

Мое пьянство приняло более серьезные масштабы и продолжалось весь день и почти всю ночь. Увещевания друзей заканчивались ссорой, и я стал одиноким волком. Много было тяжелых сцен в нашей роскошной квартире. Настоящей измены не было, так как преданность жене и временами крайне тяжелое опьянение удерживали меня от таких приключений.

В 1929 году я очень увлекся гольфом. Мы тут же уехали за город, где моя жена должна была аплодировать в то время, как я начну превосходить известного игрока в гольф Вальтера Хагена. Алкоголь догнал меня намного быстрее, чем я гнался за Вальтером. По утрам меня стало трясти. Гольф позволял пить каждый день и каждую ночь. Было интересно передвигаться по площадке для избранных, которая вызывала во мне такой трепет, когда я был подростком. Я приобрел безупречный загар, который наблюдается у преуспевающих людей. Местный банкир с насмешливым скептицизмом смотрел, как я обналичиваю чеки на крупные суммы в его кассе.

Неожиданно в октябре 1929 года на нью-йоркской фондовой бирже разразился кризис. В один из таких ужасных дней я, шатаясь, пришел из гостиничного бара в брокерскую контору. Было 8 часов вечера, рынок закрылся 5 часов назад. Телетайп еще стучал. Я тупо смотрел на отрезок ленты, на котором было написано "№ 32". Утром было по 52. Со мной было покончено, как и со многими друзьями. Газеты сообщали о людях, которые разбивались насмерть, бросаясь с башен финансовых цитаделей. У меня это вызывало отвращение. Я не буду бросаться вниз. Я вернулся в бар. Мои друзья потеряли несколько миллионов после 10 часов, ну и что? Завтра будет еще один день. По мере того, как я пил, возвращалась прежняя твердая решимость победить.

На следующее утро я позвонил своему другу в Монреаль. У него оставалось еще много денег, и он считал, что мне лучше поехать в Канаду. К весне следующего года мы жили в своем привычном стиле. Я чувствовал себя как Наполеон, возвращающийся с острова Эльба. Святой Елены не будет! Но меня опять захватило пьянство, и мой щедрый друг был вынужден от меня избавиться. На этот раз мы остались разоренными.

Мы поселились у родителей моей жены. Я нашел работу. Затем потерял ее после шумного скандала с водителем такси. К счастью, никто не догадывался, что мне не суждено было иметь настоящей работы в течение 5 лет или даже просто быть трезвым хотя бы один день. Моя жена стала работать в универмаге, приходила домой уставшей и заставала меня пьяным. я стал болтаться в местах, где собирались брокеры, и меня встречали там неприветливо.

Спиртное перестало быть роскошью, оно стало необходимостью. Низкопробный джин, две, а то и три бутылки в день, стал нормой. Иногда маленькая сделка приносила несколько сотен долларов, и я оплачивал счета в барах и продовольственных магазинах. Это продолжалось бесконечно, и я стал просыпаться очень рано по утрам в жестокой тряске. Требовался полный стакан джина с полдюжиной бутылок пива прежде, чем я мог как-то позавтракать. Тем не менее, я все еще считал, что могу контролировать ситуацию, и были периоды трезвости, которые поддерживали надежду у моей жены.

Постепенно дела шли все хуже. Дом отобрали за неуплату взносов по закладной, умерла мать жены, сама она и ее отец заболели.

Тут мне подвернулась возможность заняться делом. В 1932 году курс ценных бумаг был низким, и мне удалось собрать группу по покупке. Предполагалось, что я буду щедро вознагражден участием в распределении прибыли. Затем у меня начался мощный запой — и этот шанс пропал.

Я очнулся. Надо было оставить это. Я увидел, что не могу выпить даже одного глотка. Я был кончен навек. До этого я писал много благих обещаний, но моя жена с радостью заметила, что в этот раз я был настроен серьезно. Так оно и было.

Вскоре после этого я пришел домой пьяным. Скандала не было. Куда делось мое твердое решение? Я просто не знал. Это даже не пришло в голову. Кто-то пододвинул мне стакан, и я его взял. Может, я сошел с ума? Я стал сомневаться, поскольку такое удручающее отсутствие предвидения указывало на то, что так оно в общем-то и было.

Возобновив свое решение, я попробовал еще раз. Некоторое время спустя уверенность начала сменяться самоуверенностью. Я мог смеяться над производителями джина. У меня было то, что требовалось! Однажды я зашел в кафе, чтобы позвонить. Через минуту я уже стучал по барной стойке, спрашивая себя, как это случилось. По мере того, как виски ударяло в голову, я говорил себе, что в следующий раз я справлюсь, а пока надо чувствовать себя хорошо и пить. И я напился.

Раскаяние, ужас и безнадежность следующего утра были незабываемы. Мужества сражаться не было. Мозг бесконтрольно метался, и было страшное ощущение надвигающейся беды. Я кое-как осмелился перебраться через улицу, чтобы не попасть под грузовик — только что начало рассветать. В ночном баре мне подали дюжину стаканов эля. Мои измученные нервы, наконец, успокоились. В утренней газете сообщалось, что рынок опять полетел к черту. То же самое произошло и со мной. Рынок восстановится, а я нет... Тяжелые это были мысли. Может, убить себя? Нет, не сейчас. Затем мозги заволокло туманом. Джин поправит это. Итак, две бутылки и — забвение.

Разум и тело — чудесные механизмы, так как у меня они выдерживали эту агонию еще два года. Иногда, когда утренний страх и безумие овладевали мною, я крал деньги из тощего кошелька жены. Опять я топтался перед открытым окном или перед шкафчиком, где был яд, проклиная себя за слабость. Были и поспешные переезды из города в деревню и обратно, когда мы с женой пытались спастись бегством. Затем наступала ночь, когда физическая и психическая пытки стали такими ужасными, что я боялся, что брошусь в окно, прямо сквозь стекло. Каким-то образом мне удалось перетащить свой матрас на нижний этаж, чтобы случайно не выпрыгнуть. Пришел доктор и принес сильное снотворное. На следующий день я пил и джин, и снотворное. Эта смесь вскоре разбила меня. Люди боялись за мое психическое здоровье. Я тоже боялся. Я ел мало или ничего не ел, когда пил, и мой вес был на 18 кг ниже нормы.

Брат моей жены — врач, и благодаря его доброте и доброте моей матери, меня поместили в известную на всю страну больницу, которая занималась психической и физической реабилитацией алкоголиков. После лечения белладонной мой мозг прояснился. Очень помогли водолечение и легкие физические упражнения. Хорошо, что я встретил доброго доктора, который объяснил, что хотя, конечно, я был эгоистом и дураком, я серьезно болел душой и телом.

В какой-то степени мне стало легче, когда я узнал, что у алкоголиков воля является поразительно слабой, когда дело касается борьбы со спиртным, хотя она часто остается сильной в другом отношении. Мне объяснили мое невероятное поведение. Разобравшись в себе, я отправился в путь, полный надежд. В течение 3 или 4 месяцев перспективы представлялись в розовом свете. Я регулярно ездил в город и даже заработал немного денег. Конечно, вот он ответ — самопознание.

Но это было не так, поскольку пришел этот страшный день, когда я опять напился. Кривая моего ухудшающегося морального и телесного здоровья напоминала прыжок с трамплина. Через некоторое время я вернулся в больницу. Это был финиш, занавес, так мне казалось. Моей измученной и отчаявшейся жене сообщили, что это все кончится остановкой сердца во время "белой горячки" или у меня появится водянка головного мозга, возможно, в течение года. Скоро ей придется отправить меня в похоронное бюро или сумасшедший дом.

мне можно было этого и не говорить. Я знал и почти приветствовал эту мысль. Это было разрушительным ударом по моей гордости. Я, который так хорошо думал о себе, о своих способностях, о своем умении преодолевать препятствия, был, наконец, загнан в угол. Сейчас мне было суждено погрузиться во тьму, присоединиться к бесконечной веренице горьких пьяниц, которые ушли до меня. Я думал о своей бедной жене. Ведь было же и много счастья в конце концов. Чтобы я не отдал сейчас, чтобы поправить дело. Но все было кончено.

Нет слов, чтобы описать то одиночество и отчаяние, которое я испытал в этой горькой трясине жалости к себе. Зыбучий песок простирался вокруг меня во все стороны. Я встретил противника, равного себе по силам. Я потерпел поражение. Алкоголь был моим повелителем.

Дрожа, я вышел из больницы сломленным человеком. Страх на короткое время отрезвил меня. Затем наступило коварное безумие этого первого глотка, и в День Перемирия 1934 г. меня опять понесло. Все смирились с неизбежностью того, что меня надо будет где-то изолировать, или я буду тащиться к печальному концу. Как темно перед рассветом! В действительности это было началом моего последнего загула. Мне предстояло быть перенесенным в то, что мне нравится называть четвертым измерением существования. Мне предстояло познать счастье, покой и полезность в том образе жизни, который со временем становится все чудеснее.

B конце того мрачного ноября я сидел у себя на кухне и пил. С удовлетворением я размышлял о том, что в доме было спрятано достаточно джина, чтобы мне можно было протянуть ночь и следующий день. Жена была на работе. Я вспоминал, спрятал ли полную бутылку джина под подушкой. Мне это должно было понадобиться перед рассветом.

Мои размышления прервал телефон. Бодрым голосом старый школьный друг спрашивал, можно ли ему зайти ко мне. Он был трезвым. Я не мог вспомнить, когда он приезжал в Нью-Йорк в таком состоянии. Я был поражен. Ходил слух, что его в состоянии алкогольного безумия насильно поместили в больницу. Я хотел знать, как он убежал. Конечно, он будет обедать, и я смогу открыто пить вместе с ним. Позабыв о его бедах, я думал только о возрождении духа былых дней. Ведь было время, когда мы нанимали самолет, чтобы завершить пьянку! Его приход был оазисом в этой мрачной пустыне тщетности. Слово-то какое — оазис! Такие вот пьяницы.

Дверь открылась, и он стоял там, свежий и сияющий. Что-то у него было в глазах. Он был необъяснимо другим. Что случилось?

Я пододвинул стакан через стол. Он от него отказался. Разочаровавшись, я все же хотел знать, что случилось с этим парнем. Он не был самим собой.

— Говори, что это все значит? — спросил я.

Он посмотрел мне прямо в глаза. Просто, но с улыбкой он сказал:

— У меня есть религия.

Я ужаснулся. Вот оно что: прошлым летом — алкогольный психоз, а сейчас он немного свихнулся на религии. Глаза у него поблескивали. Точно, старина поплыл. Но благослови душу его, пусть беснуется! Кроме того, джина у меня хватит на большее время, чем займут его проповеди.

Но он не бесновался. Сухим тоном он рассказал, как в суде появились двое мужчин и убедили судью отложить на время решение по его делу. Они изложили простую религиозную идею и практическую программу действия. Это было два месяца тому назад. И результат говорил сам за себя. Это действовало!

Он пришел, чтобы передать свой опыт мне, если я буду готов перенять его. Я был потрясен, но заинтересовался. Конечно, мне было интересно. Иначе не могло быть, ведь я был безнадежен.

Он говорил несколько часов. Воспоминания детства всплыли в моей памяти. Я почти слышал голос проповедника там, на пригорке, тихими воскресными днями. Там предлагалась клятва воздержания, которую я так и не подписал. Добродушное презрение моего деда по отношению к некоторым людям церкви и к тому, что они делали. Он считал, что у небесных сфер есть своя музыка, но отказывал проповеднику в праве указывать ему, как ее нужно слушать. Его бесстрашие, когда он говорил об этих вещах непосредственно перед своей смертью. Эти воспоминания поднимались из глубины прошлого. От них у меня был комок в горле.

Этот день в старом Винчестерском соборе во время войны — я его тоже вспомнил.

Я всегда верил в Силу более великую, чем я. Я часто задумывался об этих вещах. Атеистом я не был. На самом деле мало кто является атеистом. Поскольку это означает слепую веру в странное предположение, что Вселенная появилась из ничего и мчится бесцельно, в никуда. Мои интеллектуальные герои, химики, астрономы, даже эволюционисты предполагали работу каких-то громадных законов и сил. Несмотря на противоположные признаки, я мало сомневался в том, что в основе всего лежит могучий замысел и ритм. Как может существовать такой точный и непреклонный закон без всякого разума? Я просто должен был верить в Дух Вселенной, который не знал ни времени, ни границ. Но это был предел, за который я не заходил.

Прямо там я расстался со священниками и мировыми религиями. Когда мне говорили о Боге, который был мне близок, который был любовью, сверхчеловеческой силой, я раздражался, и мой разум закрывался перед такой теорией.

За Христом я признавал тот несомненный факт, что он был великим человеком, за которым — не очень близко — следовали те, кто утверждал о своей приверженности к Нему. Его нравственное учение — превосходно. Для себя я взял те его разделы, которые казались удобными и не слишком трудными, остальные я отбросил.

Меня огорчали войны, сожжения на кострах и интриги, которые порождались религиозными спорами. Я честно сомневался, сделали ли что-нибудь хорошее мировые религии в целом. Судя по тому, что я видел в Европе и после, сила Бога в людских делах была ничтожной. Человеческое братство - это злая шутка. Если есть Дьявол, то, казалось, что именно он является Вселенским Правителем, и уж конечно, я в его власти.

Но мой друг сидел передо мной и откровенно заявлял, что Бог сделал для него то, что он сам не мог для себя сделать. Его человеческая воля не выдержала. Доктора признали его неизлечимым. Общество собиралось изолировать его. Как и я, он признал полное поражение. Потом он фактически был воскрешен из мертвых, неожиданно перемещен из мусорной ямы на тот уровень жизни, который был лучше всего, что он когда-либо знал.

Возникла ли эта сила в нем самом? Очевидно, нет. В нем в эту минуту силы было не больше, чем во мне, то есть совсем не было.

Это сразило меня. Это начинало смотреться так, как будто религиозные люди в конце концов были правы. Здесь что-то работало в человеческой душе, что совершило невозможное. Мои представления о чудесах были коренным образом пересмотрены прямо тогда. Не обращать внимания на затхлое прошлое, здесь, прямо через кухонный стол, сидело чудо. Он провозгласил великое известие.

Я увидел, что мой друг не просто внутренне преобразился. Он был на другой основе. Его корни ухватились за новую почву.

Несмотря на живой пример моего друга, во мне оставались пережитки старого предубеждения. Слово "Бог" все еще вызывало определенную антипатию. Когда была высказана мысль, что у меня может быть свой Бог, это чувство усилилось. Мне эта идея не понравилась. Я мог войти в такие понятия, как Творческий Разум, Вселенский Разум или Дух Природы. Но я сопротивлялся мысли о Царе Небесном, какой бы любящей ни была Его власть. После этого я разговаривал со многими людьми, и они думали точно так же.

Мой друг предложил то, что тогда казалось необыкновенной идеей. Он сказал: «Почему бы тебе не выбрать свое собственное понятие Бога?»

Это заявление потрясло меня. Оно растопило ледяную интеллектуальную гору, в тени которой я жил и дрожал так много лет. Наконец, я стоял в солнечном свете.

Это было только делом желания и готовности поверить в Силу более великую, чем я. Чтобы начать, от меня больше ничего не требовалось. Я увидел, что отсюда может начаться рост. Подготовившись, я мог бы построить то, что увидел в своем друге. Будет ли это у меня? Конечно, будет!

Вот так я убедился в том, что Бог заботится о нас, людях, когда мы действительно хотим Его. Наконец-то я увидел, почувствовал, уверовал. Пелена гордыни и предубеждения стряхнулась с моих глаз. Взору предстал новый мир.

Мне открылось истинное значение того, что я пережил в Соборе. На мгновение я захотел Бога и стал нуждаться в нем. Была смиренная готовность иметь Его рядом с собой — и Он пришел. Но вскоре ощущение Его присутствия было вытеснено мирским ропотом, конечно, внутри меня самого. И так все и шло после этого. Каким же я был слепым!

В больнице меня отделили от алкоголя в последний раз. Лечение представлялось разумной мерой, поскольку у меня были признаки "белой горячки".

Там я смиренно предложил себя богу, как я Его тогда понимал, чтобы Он поступал со мной, как Он хочет. Я поместил себя безоговорочно под Его попечение и руководство. Впервые я признал, что сам по себе я ничто, что без Него я был потерян. Я безжалостно посмотрел на свои прегрешения и стал готовым к тому, чтобы мой новообретенный Друг вырвал их с корнем. После этого я ни разу не пил.

Мой школьный товарищ навестил меня, и я полностью ознакомил его со своими проблемами и недостатками. Мы составили список людей, которым я причинил зло или на кого я обижался и злился. Я выразил полную готовность связаться с этими людьми и признать свою неправоту. Никогда больше я не должен был осуждать их. Я должен был исправить все это во всю силу своих способностей.

Я должен был подвергнуть свое мышление испытанию новым сознанием Бога внутри себя. Таким образом, здравый смысл станет необыкновенным смыслом. В сомнениях я должен был сидеть спокойно и только просить Его о силе и руководстве для решения моих проблем так, как Ему будет угодно. Никогда я не должен был молиться за себя, кроме случаев, когда мои просьбы касались моей полезности для других. Только тогда мог я ожидать получить что-то. Но это будет в полной мере.

Мой друг пообещал, что когда это будет делаться, то я войду в новые взаимоотношения со своим Творцом, и у меня появятся такие элементы образа жизни, которые ответят на все мои проблемы. Вера в силу Бога, достаточная готовность, честность и смирение для установления и поддержания нового порядка вещей были важнейшими требованиями.

Просто, но не легко; за это надо было расплатиться. Это означало разрушение эгоизма. Во всех делах я должен обращаться к отцу Света, который руководит всеми нами.

Это были преобразующие и радикальные предложения, но как только я их полностью принял, эффект был потрясающий. Было ощущение победы, за которым последовали такой покой и ясность, каких я никогда не знал. Была абсолютная уверенность. Я чувствовал себя приподнятым, как будто меня продувал сильный ветер с вершины горы. Бог приходит к большинству людей постепенно, но на меня Его воздействие было внезапным и глубоким.

На какое-то мгновение меня охватила тревога, и я позвал своего друга-доктора, чтобы спросить, в своем ли я уме. Он с изумлением выслушал мой рассказ. Затем покачал головой и сказал: «Что-то произошло с вами. Я не могу этого понять. Но вам лучше держаться за это. Лучше все, что угодно, чем ваше прежнее состояние». Этот добрый доктор сейчас знает многих людей, которые прошли через подобные переживания. Он знает, что эти переживания были на самом деле.

Пока я лежал в больнице, появилась мысль, что тысячи безнадежных алкоголиков были бы рады получить то, что так легко досталось мне. Возможно, я бы мог помочь кому-то из них. Они, в свою очередь, могли бы работать с другими.

Мой друг подчеркивал абсолютную необходимость применения этих принципов во всех моих делах. В особенности это относилось к работе с другими людьми так же, как он работал со мной. Вера без дел мертва, сказал он. Какая печальная истина для алкоголиков! Поскольку, если алкоголик не усовершенствует и не расширит свою духовную жизнь через работу и самопожертвование для других, он не сможет пережить предстоящие испытания и неудачи. Если он не работает, то наверняка запьет снова и если запьет, то наверняка умрет. Тогда на самом деле вера будет мертвой. С нами это именно так.

Мы с женой с энтузиазмом отдались идее помощи другим алкоголикам в решении их проблем. Это было хорошо, поскольку мои старые сотрудники по бизнесу были настроены скептически в течение полутора лет, и в это время у меня было мало работы. Я чувствовал себя тогда не очень хорошо, и меня мучили приступы жалости к себе и обиды. Иногда это чуть не приводило меня снова к пьянству, но я скоро обнаружил, что, когда все другие меры оканчивались неудачей, работа с другим алкоголиком спасала положение. Много раз в отчаянии я ходил в свою старую больницу. Поговорив там с человеком, я чувствовал себя поразительным образом приподнятым и твердо стоящим на ногах. Это модель жизни, которая помогает, когда становится трудно.

Мы начали приобретать много верных друзей, и у нас возникло товарищество, частью которого так чудесно себя чувствовать. У нас действительно есть радость жизни — даже при наличии тягот и трудностей. Я увидел сотни семей, вставших на путь, который действительно ведет куда-то; увидел, как выправлялись самые невероятные домашние ситуации; как исчезали всякого рода вражда и озлобление. Я видел, как люди выходили из психиатрических больниц и восстанавливали достойное положение в жизни своих семей и своего окружения. Бизнесмены и люди свободных профессий возвращались к своему статусу. Едва ли есть какая-нибудь беда или несчастье, которые бы нами не преодолевались. В одном городе и его окрестностях на Западе страны нас с членами семей насчитывается тысяча человек. Мы часто встречаемся, так что новички могут найти то братство, которое ищут. На этих неофициальных собраниях часто можно видеть от 50 до 200 человек. Мы растем в численности и силе.

Алкоголик в пьяном виде — существо неприятное. Наша борьба с такими людьми напряжена, комична и трагична. Один бедняга покончил с собой в моем доме. Он не мог или не захотел познать наш образ жизни.

Однако во всем этом есть и много веселого. Я думаю некоторые будут поражены нашим кажущимся легкомыслием и приземленностью. Вера должна работать 24 часа в сутки в нас и через нас, иначе мы погибнем.

Большинство из нас полагает, что нам не надо больше искать рая на земле — он рядом с нами прямо здесь и сейчас. простой рассказ моего друга у меня на кухне с каждым днем расширяется в круг покоя на земле и доброй воли к людям.